«Я работаю на стройке, что физически тяжело. Но когда вижу реакцию людей – сложности уходят на второй план»

— Я работаю на стройке. Это физически тяжелая работа. По лесам полазь, декорируя стены, или целый день на полу расписываешь мрамор. Но когда я вижу реакцию людей на свою работу — как здорово, какая красота — все сложности уходят на второй план, — признается Ирина Хвойницкая.

В Беларуси она работала в Доме культуры, затем бухгалтером. После приговора к трем годам «химии с поселением» бежала в Польшу, где неожиданно для себя занялась любимым делом.

Ирина рассказала «Салідарнасці», почему в Беларуси сложно живется творческим людям и как ставшая легендарной Щучинщина утонула в репрессиях.

«Вроде бы не оскорбляли и не хамили, но, извините, когда кто-то роется в твоем белье, от этого просто трясет»

— Когда-то Щучин был военным городком, у нас был второй по значению в Советском союзе аэродром — громадина. Город в то время развивался за счет военных, — вспоминает Ирина. — При Лукашенко аэродром разобрали. Сейчас там склады, автомобильные мастерские, еще что-то. Военные остались только пенсионеры.

Городок наш маленький — 14 тысяч населения, у всех везде есть мама, папа, дочка или зять. Поэтому еще задолго до выборов, наверное, каждый житель был предупрежден лично, что будет, если он поведет себя как-то неправильно. Говорили, что можно потерять работу, могут пострадать родственники.

Ирина в 2020 году работала в Щучинском Доме культуры заведующей отделом ремесленной деятельностью. Согласно должности, она должна была и агитировать за Лукашенко, и лично демонстрировать искреннюю лояльность.

— Мой отдел, как и весь Дом культуры, относился к местному отделу идеологии. Я была известным человеком в городе. Все знали, что я расписывала стены в нашей больнице и в новом детском садике.

И вот еще до выборов в городском чате я оставила какой-то комментарий, без призывов и агитаций, но и без лести к Лукашенко.

Через несколько дней на празднике ко мне подошли две дамы из райисполкома и сказали: «Умерь свой пыл, ты знаешь, где работаешь, чтобы мы таких комментариев больше не видели».

Насколько я поняла, такие предупреждения получали все, кто что-то где-то писал в те дни.

До выборов в городе агитировали только за Лукашенко. Мы с трудом нашли человека, который собирал подписи за выдвижение Бабарико почти подпольно, так как ему не разрешили организовать легальную точку.

И даже за Тихановскую, подписаться за которую во всех городах стояли огромные очереди, у нас не было сбора. Как-то заехали ребята из ее штаба буквально на несколько часов, но очереди к ним не было. Все были сильно запуганы уже тогда.

9 августа наш райисполком обнесли железным забором и вечером, поверьте, не вышел ни один человек. Знаю, что несколько активистов, кто где-то до выборов как-то себя проявил, уже сидели на сутках.

Белые ленты, пожалуй, единственное, на что осмелились, и то не многие. В воскресенье очередей к избирательным участкам не было, думаю, что большинство все-таки заставили проголосовать досрочно.

Уровень репрессий в нашем районе был достаточно высокий. Тем не менее, после выборов и у нас люди не смогли молчать. Увидев, как в Минске на Комаровке вышли девушки с цветами, и у нас тоже вышли, и я была среди них.

Затем и у нас начались протесты, и я стала на них ходить. Уточню, все происходило не в рабочее время. Но местным властям все равно это не понравилось.

Ко мне на работу сразу пришли те же дамы из райисполкома, они задавали дежурные вопросы, почему я выхожу, что мне не нравится. А потом дали 24 часа подумать над своим поведением.

— «Дали 24 часа подумать над своим поведением» — это вы образно выразились?

— Нет, это цитата. С таким неуважением чиновники в Беларуси относятся к своим подчиненным, по сути, коллегам.  

Я пыталась объяснять, что это мое мнение, что выхожу в свое личное время, должностную инструкцию не нарушаю и все свои обязанности выполняю на сто процентов. Разговор был очень неприятным.

Вскоре я сменила работу, поняла, что не смогу больше проводить все эти «красно-зеленые» мероприятия, ушла на предприятие, которое не подчинялось напрямую отделу идеологии.

Как-то мы снова вышли, чтобы поддержать ксендза Кондрусевича, которого не впустили в страну. У нас в городе много поляков, католиков, поэтому солидарность людей была совершенно искренней.

Силовики сняли эту акцию на видео и потом каждого нашли, к каждому пришли или прислали повестку и осудили всех нас по старой статье 23.34.

Тогда репрессии только начинались, поэтому наказание было «скромным» — две базовые штрафа.

Протесты у нас быстро прекратились, но люди не перестали обсуждать то, что у них накипело. И вот однажды я прочла очередную статью о Лукашенко и его личной жизни. На эмоциях снова написала пост в местный телеграм-канал. Через пару дней у меня все улеглось, я успокоилась и удалила пост, но его, естественно, успели заметить.

Через месяц меня встретили прямо по дороге с работы домой. Повезли на обыск, не дав предварительно сообщить мужу, что со мной случилось и где я.  

Дом они не разгромили, но выворачивали все. Вроде бы не оскорбляли и не хамили, но, извините, когда кто-кто роется в твоем белье, от этого просто трясет.

Нашли страшные вещдоки — БЧБ-зонтик и кофейное деревце с белыми и красными ленточками. Забрали всю технику.

В РОВД мне показали скрин и сказали, что заводят уголовную статью за оскорбление Лукашенко. На допросе задавали одни и те же вопросы, чем я недовольна.

Пыталась отвечать аргументированно. По одному из образований я экономист, поэтому объясняла в цифрах. Назвала средние пенсии и зарплаты, которые озвучивал Белстат, и предложила сравнить их с моей и их зарплатами и с пенсиями родителей.

Потом мне сказали, что нужно записать «покаянное видео» и пообещали за это переквалифицировать мое уголовное дело так, чтобы можно было ограничиться штрафом.

Я согласилась, меня завели в другой кабинет, а там на стене висел красно-зеленый флаг. На его фоне записываться отказалась категорически. Говорю, делайте что хотите — не буду.

Тогда меня поставили на фоне шкафа. Я сказала, что действительно написала пост, потом передумала и удалила. То есть просто перечислила факты, они не возражали.

Ночью меня отпустили, а через пару дней я узнала, что мое дело передали в Гродно и там действительно переквалифицировали статью с «оскорбления» на «клевету». Очередные допросы проходили уже в Гродно.

«Когда мы попросили счет, нам ответили, что ужин был за счет заведения. Мои гости были в восторге»

В августе 2021 года в Щучине состоялся суд, на котором Ирине вынесли приговор — 3 года «химии с поселением». До вступления приговора в силу на десять дней, когда можно было подавать апелляцию, ее отпустили домой.

— Я понимала, что «химия» — это та же тюрьма, и что никакая апелляция в этой стране невозможна. Поэтому сразу связалась с Байсолом, и мне помогли выехать.

Так я с одним рюкзаком оказалась в Польше, где в 46 лет вынуждена была начинать жизнь, можно сказать, с нуля.

Исходные у меня были такие же, как у многих политических эмигрантов: ни языка, ни дома, денег тоже не было. Сначала устроилась на склад и просто выживала.

После начала войны многих беларусов, в том числе и меня уволили, чтобы взять на работу украинцев. Отчаянно искала работу, мне помогли устроиться на уборку квартир.

Целый год убирала, и это был очень тяжелый год. Мне пришлось даже обратиться к психологу. Я не выдерживала, потому что не понимала, как жить дальше.

В Беларуси все-таки у меня был свой дом, размеренная жизнь. Уехав, я лишилась всего, два моих диплома о высшем образовании пылились на полке.

Ирина говорит, что думала заниматься, как и в Беларуси, экономикой и даже пошла на бухгалтерские курсы, но испугалась, что из-за незнания языка не сможет осилить программу.  

— Однажды меня попросили вести кружок рисования для детей из Беларуси и Украины. А я по первому образованию учитель рисования. Это было волонтерство, нужно было поддержать детей, и я с удовольствием согласилась.

Не представляла, каково им, когда родители за один день собирают их и увозят. Мы, взрослые, хотя бы понимаем, по какой причине мы здесь, а детям сложно такое понять. Эти детки лишились своих друзей, бабушек, дедушек, попали в совершенно другую среду.

Мне хотелось хоть чем-то им помочь, и я решила, что мой кружок станет для них арт-терапией. С тех пор переходила в разные инициативы, но до сих пор это неотъемлемая часть моей жизни.

Основная работа Ирины сейчас тоже связана с творчеством, хоть работает она на стройке:

— Я работаю на фирме, которая занимается декоративным оформлением интерьеров, рисую полы под мрамор, расписываю стены. По вечерам после работы занимаюсь индивидуально с учениками, которых нашла благодаря арт-кружку.

А все свободное время пишу картины. И для меня самой это стало арт-терапией.

— Но творческий путь в чужой стране совсем не легкий.

— Понятно, что художнику-эмигранту очень сложно найти, например, площадку для выставки. Мы все должны зарабатывать, чтобы хватало средств на дорогие холсты, краски и прочее.  

Но судьба меня свела с Георгием и Дианой Шилиными. Сначала они купили мою картину, потом помогли продать еще несколько. Теперь я вступила в их ассоциацию «Беларуские художники в изгнании».

Шилины очень много сил прилагают для того, чтобы продвигать беларуских художников, и я им очень благодарна за это. Объединившись, мне кажется, будет легче о себе заявить.

Вообще, столько вдохновения, чтобы творить, у меня в Беларуси никогда не было. Там я, даже если и писала картины, в основном дарила близким. На продажу не выставляла, у меня все равно их никто бы не купил в нашем маленьком городке.

В Беларуси художнику, особенно если ты неизвестный и не в Минске, монетизировать свое творчество сложно. А здесь, несмотря на все сложности, я получаю кучу отзывов на свои работы и даже некоторые продаю.  

Я просто расцвела от того, что меня заметили и оценили — я ни никакая. Я действительно что-то могу, у меня что-то получается.

Нам, беларусам, очень мешает эта черта: мы всегда рассуждаем, что это кто-то может, это кто-то лучший, только не я. Ну, какая ты художница, у тебя ни имени, ничего.

На подкорке сидит это наше «не лезь, не сунься, молчи». Смотрю, как ведут себя в эмиграции украинцы, как они себя презентуют: могут-не могут, но всегда заявляют уверенно, что они лучшие.  

Кроме того, мы совершенно не избалованы вниманием. В Беларуси всем на тебя плевать, ты кипишь в своем котле. А здесь замечают каждый шаг, я получаю очень много благодарностей от самых разных людей.

Пришла как-то с подружками в ресторан в Варшаве, который расписывала, захотела им показать свою работу. Сначала ко мне вышел представитель руководства, очень благодарил. Потом подошел каждый официант и сказал, как красиво я нарисовала.

А когда мы попросили счет, нам ответили, что ужин был за счет заведения. Мои гости были в восторге. И это при том, что и за работу там мне хорошо заплатили.

Вспомнила, как в Щучине по просьбе райисполкома расписывала больницу и детсад и как потом полгода просила со мной рассчитаться, а в итоге увидела сумму и чуть не расплакалась.

В Беларуси творчеством заниматься не прибыльно и не благодарно. Я работала в отделе, который занимался возрождением беларуских ремесел — соломоплетение, ткачество, вышивка.

Идея была прекрасная — возрождать и продвигать свою культуру. Но по факту мы выполняли идеологические заказы райисполкома. От нас требовали делать какой-то ширпотреб а-ля китайские сувениры, чтобы мы зарабатывали деньги в бюджет.

О том, что на возрождение самой культуры тоже нужны средства, те же нитки на ткачество нужно было покупать, никто слышать не хотел.

— Это правда, что здесь вы еще и учиться пошли?

— Да, в полицеальную школу на техника анимационных фильмов. Эта специальность новая, учиться долго — два года. Но я подумала, что мне это должно быть интересно.

Мои ожидания полностью оправдались. Очень нравятся занятия, замечательные преподаватели. Домашние задания нам нужно рисовать в форматах 2D и 3D, но особенно мне нравится, когда задают рисовать мультфильмы вручную. Я от них в восторге.

Конечно, не все задания успеваю делать, потому что много работаю. Но у нас в группе есть беларусы, и мы помогаем друг другу.

— Работа, волонтерство, ученики, живопись и еще учеба — откуда вы на все берете силы?

— Я прожила в Беларуси и нигде не была. А здесь у меня появилась возможность увидеть мир. Теперь стараюсь, чтобы путешествия были в моей жизни регулярными.

Снимаю жилье, на чем-то экономлю, но на поездки, считаю, жалеть не нужно. Была в Италии, Испании, Австрии. Здесь есть удивительная возможность летать лоукостами. Новые впечатления придают мне силы.

А вдохновение и энергию дарит интерактив, отзывы людей. Когда понимаешь, что то, что ты делаешь, нравится не только тебе, но и еще кому-то.

Вообще, считаю, главное, что со мной произошло в эмиграции — мой творческий рост. Как бы тяжело мне здесь не было, но я выжила, выстояла и меня еще заметили.

Мне, конечно, обидно, что своей стране я не понадобилась ни в каком качестве. Что там я не смогла раскрыться, как здесь.

Сейчас мне хочется творить, а эта обратная связь с людьми окупает все трудности. Теперь мне не страшно, и я не думаю, как буду жить дальше. Я просто живу и наслаждаюсь.